(Сибирская сказка)
В 1840 году мне довелось встретить у его превосходительства
Дмитрия Богдановича Броневского, бывшего директора Император-
ского Царскосельского лицея, — старого сибирского казака Ивана
Андреева... прозвище его я позабыл. Пришел он из Сибири пеш-
ком — взглянуть на Питер и просить, чтобы всех его трех сыновей
приняли на службу царскую. Он рассказал мне две сказки: первая,
о «Маринке Калайдайшне», представляет незначительные изменения
известного народного рассказа, вторая, без заглавия, передается
здесь. От меня, через третьи руки, досталась она г. Шевыреву и
занесена им в «Чтения о русской словесности», а потом разбита
г. Вельтманом на стихи — и напечатана в «Московитянине» 1849 года.
В обоих случаях она подверглась некоторым поправкам, конечно
вероятным и уместным. Печатаю ее, как записал, со всеми анахро-
низмами, со всеми переводами голоса старого рассказчика. Этот
смелый вымысел — выражение богатырской самоуверенности рус-
ского народа — должен быть передан во всеуслышание. Сказка кой-
где искажена временем и обстоятельствами; но сложена очень
давно. Доказательства на лицо.
(1856)
Выезжали на Сафат-реку, на закате красного
солнышка,
Семь удалых русских витязей,
Семь могучих братьев названых:
Выезжал Годенко Блудович, да Василий Казимирович,
да Василий Буслаевич,
Выезжал Иван Гостиный сын,
Выезжал Алеша Попович млад,
Выезжал Добрыня-молодец,
Выезжал и матерой казак,
Матерой казак Илья Муромец.
Перед ними раскинулось поле чистое,
А на том на поле старый дуб стоит,
Старый дуб стоит, кряковястый.
У того ли дуба три дороги сходятся:
Уж как первая дорога ко Нову-городу,
А вторая-то дорога к стольному Киеву,
А что третия дорога ко синю морю далекому...
Та дорога прямоезжая, прямоезжая дорога,
прямопутная:
Залегла та дорога ровно тридцать лет,
Ровно тридцать лет и три года.
Становились витязи на распутии,
Разбивали бел-полотнян шатер,
Отпускали коней погулять по чисту полю.
Ходят кони по шелковой траве-мураве,
Зеленую траву пощипывают,
Золотою уздечкою побрякивают,
А в шатре полотняном витязи опочив держат.
Было так — на восходе красного солнышка
Вставал Добрыня-молодец раньше всех,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Помолился чудну образу.
Видит Добрыня за Сафат-рекой бел-полотнян шатер:
В том ли шатре залег Татарчонок,
Злой Татарин-басурманчонок.
Не пропускает он ни конного, ни пешего,
Ни езжалого доброго молодца.
Седлал Добрыня своего борзого коня;
Клал на него он потнички,
А на потнички коврички,
Клал седельце черкасское,
Брал копейце урзамецкое,
Брал чингалище булатное,—
И садился на добра коня.
Под Добрыней конь осержается:
От сырой земли отделяется,
Выходы мечет по мерный версте,
Выскоки мечет по сенной копне.
Подъезжает Добрыня ко белу шатру
И кричит зычным голосом:
«Выходи-ка, Татарчонок, злой Татарин-
бусурманчонок:
Станем мы с тобой честный бой держать!»
Втапоры выходит Татарин из бела шатра
И садится на добра коня.
Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися-
Слеталися-сходилися два удалые витязя...
Ломалися копья их острые,
Разлетались мечи их булатные:
Сходили витязи с добрых коней
И хватались в рукопашный бой.
Правая ножка Добрыни ускользнула,
Правая ручка Добрыни удрогнула,—
И валился он на сыру землю.
Скакал ему Татарин на белы груди,
Порол ему белы груди,
Вынимал сердце с печенью.
Было так — на восходе красного солнышка
Встал Алеша Попович раньше всех,
Выходил он на Сафат-реку,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Помолился чудну образу.
Видит он коня Добрынина:
Стоит борзый конь оседланный
и взнузданный,
Стоит борзый конь, только невесел,—
Потупил очи во сыру землю:
Знать, тоскует он по хозяине,
Что по том ли Добрыне-молодце.
Садился Алеша на добра коня,—
Осержался под ним добрый конь,
Отделялся от сырой земли.
Метал выходы по мерный версте,
Метал выскоки по сенной копне.
Что не бель во полях забелелася-
Забелелася ставка богатырская;
Что не синь во полях засинелася-
Засинелись мечи булатные;
Что не крась во полях закраснелася-
Закраснелася кровь с печенью.
Подъезжает Алеша ко белу шатру—
У того ли шатра спит Добрыня-молодец,
Очи ясные закатилися,
Руки сильные опустилися,
На белых грудях запеклася кровь.
И кричит Алеша зычным голосом:
«Вылезай-ка ты, Татарин злой,
На честной бой, на побраночку!»
Отвечает ему Татарчонок:
«Ох ты гой еси, Алеша Попович млад!
Ваши роды неуклончивы,
Неуклончивы ваши роды, неустойчивы-
Что не стать тебе со мной бой держать».
Как возговорит на то Алеша Попович млад:
«Не хвались на пир идучи,
А хвались с пиру идучи».
Втапоры выходит Татарин из бела шатра
И садится на добра коня.
Не два ветра в поле слеталися,
Не две тучи в небе сходилися-
Сходилися-слеталися два удалые витязя:
Ломалися копья их острые,
Разлетались мечи их булатные,
И сходили они с добрых коней,
И хватались в рукопашный бой.
Одолел Алеша Татарина:
Валил его на сыру землю,
Скакал ему на белы груди,
Хотел ему пороть белы груди,
Вынимать сердце с печенью.
Отколь тут ни взялся черный ворон,
И вещает он человеческим голосом:
«Ох ты гой еси, Алеша Попович млад!
Ты послушай меня, черного ворона:
Не пори ты Татарину белых грудей,
А слетаю я на сине море,
Принесу тебе мертвой и живой воды:
Вспрыснешь Добрыню мертвой водой—
Срастется его тело белое;
Вспрыснешь Добрыню живой водой-
Тут и очнется добрый молодец...»
Втапоры Алеша ворона послушался,—
И летал ворон на сине море,
Приносил мертвой и живой воды.
Вспрыскивал Алеша Добрыню мертвой водой-
Срасталося тело его белое,
Затягивалися раны кровавые;
Вспрыскивал его живой водой—
Пробуждался молодец от смертного сна.
Отпускали они Татарина.
Было так — на восходе красного солнышка
Вставал Илья Муромец раньше всех,
Выходил он на Сафат-реку,
Умывался студеной водой,
Утирался тонким полотном,
Помолился чудну образу.
Видит он: через Сафат-реку
Переправляется сила басурманская,
И той силы добру молодцу не объехать,
Серому волку не обрыскати,
Черному ворону не облетети.
И кричит Илья зычным голосом:
«Ой, уж где вы, могучие витязи,
Удалые братья названые?»
Как сбегалися на зов его витязи,
Как садилися на добрых коней,
Как бросалися на силу басурманскую:
Стали силу колоть-рубить.
Не столько витязи рубят, сколько добрые
кони их топочут.
Бились три часа и три минуточки-
Изрубили силу поганую.
И стали витязи похваляться:
«Не намахалися наши могутные плечи,
Не уходилися наши добрые кони,
Не притупились мечи наши булатные!»
И говорит Алеша Попович млад:
«Подавай нам силу нездешнюю-
Мы и с той силою, витязи, справимся!»
Как промолвил он слово неразумное,
Так и слетели двое воителей,
И вещали они громким голосом:
«А давайте с нами, витязи, бой держать;
Не глядите, что нас двое, а вас семеро».
Не узнали витязи воителей...
Разгорелся Алеша Попович на их слова,
Поднял он коня борзого,
Налетел на воителей
И разрубил их пополам со всего плеча:
Стало четверо — и живы все.
Налетел на них Добрыня-молодец,
Разрубил их пополам со всего плеча:
Стало восьмеро — и живы все.
Налетел на них Илья Муромец,
Разрубил их пополам со всего плеча:
Стало вдвое более — и живы все.
Бросились на Силу все витязи,
Стали они Силу колоть-рубить...
А Сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет...
Не столько витязи рубят,
Сколько добрые кони их топчут...
А Сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет...
Бились витязи три дня, три часа, три минуточки;
Намахалися их плеча могутные;
Уходилися кони их добрые;
Притупились мечи их булатные...
А Сила все растет да растет,
Все на витязей с боем идет...
Испугались могучие витязи:
Побежали в каменные горы, в темные пещеры …
Как подбежит витязь к горе, так и окаменеет;
Как подбежит другой, так и окаменеет;
Как подбежит третий, так и окаменеет…
С тех-то пор и перевелись витязи на святой Pycи!